...потребители загнали производство в ловушку, делая заказы на всё более крупные суммы и обещая ещё более крупные заказы в будущем, а потом вдруг взяв и отказавшись от всех своих проектов и даже от оплаты уже заказанного.
Карл Маркс кое в чём был неточен: капитал концентрируется в руках одного человека не только в силу своих внутренних свойств, но и в силу свойств этого человека. Капитал – инструмент, такой же, как топор. С его помощью можно разрушить и можно построить. Когда от шевеления большого капитала страдают люди, это происходит не от внутренних особенностей капитала, а именно оттого, что он большой. Люди страдают от шевеления всего большого – например, государств: было Советское государство, действующее не во имя капитала, и от его глобальных решений всегда страдали люди (хотя и всегда были люди, которые от этих движений выигрывали).
В появлении больших объектов нет вины людей: всё большое (государства, промышленные производства) появляется по естественной логике развития человечества; многие вещи просто невозможно делать кустарным способом. Большой капитал по этой естественной логике появляется как инструмент для обслуживания больших производств.
В то же время росту капитала способствуют и субъективные причины: люди начинают усиленно точить свой топор (растить капитал) не для строительства или разрушения, а просто из спортивного интереса (а если сказать менее вежливо – от жадности). Иногда даже капитал перестаёт быть инструментом и становится целью. В этом случае можно, наверное, сказать, что человек служит золотому тельцу. Но этот случай нельзя (или очень сложно) распознать по внешним признакам. Впрочем, и по внутренним тоже (человек сам не всегда знает, кому он служит).
Нет, капитал (или даже вообще – законы экономики) сам по себе не рождает кризисы; нормальному развитию капитала требуется «правильный» рост экономики, с пропорциональным развитием производства и потребления. А кризисы как раз возникают от диспропорции: если отстаёт производство – инфляция, если отстаёт потребление – кризис перепроизводства (вот как сейчас).
Да, сейчас потребители загнали производство в ловушку, делая заказы на всё более крупные суммы и обещая ещё более крупные заказы в будущем, а потом вдруг взяв и отказавшись от всех своих проектов и даже от оплаты уже заказанного. Трудно, конечно, поверить, что подобный массовый финт ушами мог произойти «сам собой» – отсюда попытки объяснить причину кризиса очередной «теорией заговора»: 300 самых богатых людей мира договорились сначала спровоцировать «завышенное» потребление, а затем перестали выдавать кредиты на его реализацию (прям как 300 спартанцев, успешно сражавшихся с целой армией).
Теория «трёхсот спартанцев», взявшихся строить козни населению Земли, довольно привлекательна (есть ответ на вопрос «кто виноват?»), но мало перспективна – хотя бы потому что наказать «виновных» никто всё равно не сможет. Впрочем, она и мало ретроспективна: ещё в спокойные советские времена мы знали о том, что «весь западный мир живёт в долг», что там очень развит институт кредитов (в частности, ипотеки); что касается кризисов, так с понятием «великая депрессия» Америка познакомилась ещё в первой половине ХХ века. Где же тот момент, в который негодяи договорились начать провоцировать потребление? И как выбираются моменты для прекращения выдачи кредитов? А главное, почему население такое тупое, и после каждого кризиса все опять начинают жить в долг?
Сложно поднять руку на курочку, несущую золотые яйца. Если всё идет нормально, и выдаваемые кредиты приносят прибыль банкиру, он не перестанет вдруг выдавать кредиты – рука не поднимется. А если поднимется, значит он пойдёт против капитала, и тогда уже такого «банкира» капитал просто тем или иным способом убьёт. Но если жадное население нахапало кредитов и не успевает платить по ним, то тогда суровые законы капитала требуют не выдавать больше кредитов такому нехорошему населению. В этом случае рост капитала, конечно, прекращается (или сильно уменьшается); но уже не до жиру – капитал пытается не увеличить прибыль а хотя бы уменьшить убытки.
И опять мы приходим к вопросу: зачем капиталу такая ситуация, когда приходится спасаться от убытков? Зачем она трёмстам негодяям, часть из которых владеет пострадавшими в кризисе заводами «Форд» и «Интел»? «Заговорщики» дают свой «экстремистский» ответ на этот вопрос, но для дальнейших рассуждений вопрос настолько непринципиален, что мы можем принять даже такой ответ за рабочую гипотезу: «триста спартанцев» идут против своей природы, режут золотую курочку, наступают на горло собственной песне, портят бизнес себе и людям, подчиняясь требованиям суровой масонской дисциплины, во имя каких-то «высших» целей (например, для полного истребления или сильного приуменьшения численности человечества).
Но если заговор разоблачён, мы знаем этот ответ (или, точнее, верим в него), тогда тем более, какого чёрта мы после очередного витка кризиса опять лезем в долговые ямы? Хотя мы-то ладно, у нас, постсоветских граждан, ещё нет генетической памяти об экономических кризисах. Но ведь кризисы рождаются не в России. Так почему граждане капиталисты постоянно наступают на одни и те же грабли? Что заставляет людей, переживших «великую депрессию» (или что-нибудь в этом роде), продолжать спокойно жить на вулкане растущих потребительских кредитов?
Это не могут быть законы капитала. Это не могут быть «триста спартанцев» (можно заставить человека платить штраф, но нельзя заставить брать кредит, если он сам этого не хочет!). Между тем, это несомненно сильный, великий закон, сильнее даже законов капитала или воли любой группы людей. Его можно было бы назвать «законом накопительства» или «законом человеческой жадности», если бы тут работал только инстинкт самосохранения. Но инстинкт самосохранения не может объяснить, зачем мне покупать новую кухонную плиту за 15 тысяч, если старая, надёжная (за полторы тысячи), работает вполне приемлемо. Меня постоянно подталкивают к этому, соблазняют рекламой: «Без первого взноса! Ноль процентов!» Но соблазн ведь не в том, чтобы взять кредит, а в том, чтобы потратить его на совершенно ненужную в данный момент вещь.
Я сдаюсь, уступая бесконечному бухтению жены, и покупаю-таки эту плиту, потому что она уже есть у всех соседей. А соседи поддались соблазну, внедрённому в них той же рекламой из телевизора. (Жена тут на самом деле скорее сдерживающий фактор, потому что мой собственный соблазн обошёлся бы семье гораздо дороже – я бы взял кредит как минимум на «Мерседес»). А хитрую НЛП-рекламу в телевизоре оплатили производители кухонных плит. То есть кризис вроде бы порождают производители и продавцы кухонной техники – своим стремлением продавать всё больше и больше.
С другой стороны, реклама скорее всё-таки преследует цель борьбы с конкурентами; да и сложно породить кризис чисто рекламой, потому что всё равно нельзя продать больше, чем человек может купить. Или можно?
«Продавать всё больше и больше» – это требование растущего капитала, то есть закон объективный. Но вот «покупать в долг ненужные вещи» – это чьё требование (и насколько оно объективно)? Ведь как раз это – «покупать в долг» – и создаёт техническую возможность «купить больше, чем человек может оплатить». Ну, положим, возможность покупать в долг создают банкиры. Но они тоже при этом ничего плохого не имеют в виду, а просто подчиняются законам капитала – выдавать кредиты, которые приносят прибыль.
Остаётся вопрос «ненужных вещей». Ничто – ни реклама, ни любые НЛП-технологии – не может заставить человека делать (покупать) то, чего он не хочет. Реклама может лишь вытащить на поверхность то, что человек давно хотел, но не сознавал этого. А человек давно (всегда!) хотел жить лучше соседей. В этом, пожалуй, одно из основных его отличий от животных. Животные не знают тщеславия.
Хотя «тщеславие» – слишком красивое слово для тех процессов, которые происходят в душе человека, когда он «хочет жить не хуже соседей». Более правильное и точное слово нашёл Виктор Пелевин в романе «Generation П» – ротожопие. В нём отражаются обе неотъемлемые части процесса, ежедневно создающего ощущение радости в душе человека: 1) заглотить как можно больше; 2) результат переработки выложить на голову соседу. Ротожопие – единственное свойство человека, необходимое для постоянного воспроизводства кризисов; все остальные свойства людей, государств и таких понятий, как капитал, не являются необходимыми. Этот зуд – «жить не хуже соседей» – как раз и создаёт тот люфт в понятии «необходимые вещи», благодаря которому грань между «необходимые» и «совершенно ненужные» постепенно стирается, и человеку начинает казаться, что без какой-то вещи (услуги) он теперь жить не может. Потребности растут не по экономическим законам и не по воле банкиров или рекламистов – именно это обстоятельство и является краеугольным камнем воспроизводства кризисов.
В том же романе Пелевин прекрасно описал систему российских кредитов: после проедания первого кредита берётся второй, втрое больший, из которого выплачивается первый кредит, после чего начинается вдвое более активное проедание того, что осталось. Правда, на вопрос «ну, а что в конце?» Пелевин тогда, в середине 90-х, дал слишком прямолинейный ответ: «Из банка приходят бандиты и убивают». Теперь мы видим, что мировые закономерности оказались сильнее чисто российских: когда аппетиты потребителей превышают некоторую критическую массу, приходят не русские бандиты, а мировой кризис. О чём, кстати, Пелевин тоже (иносказательно) писал в своих романах не один раз. В романе «Чапаев и Пустота»: «Пришёл лесник и всех выгнал»; в том же «Generation П»: «может быть, все мы вместе и есть эта собачка с пятью лапами? И теперь мы, так сказать, наступаем?»
Капитализм плох не эксплуатацией или коррупцией, а тем, что он выпускает ротожопие на улицы (при социализме оно было объявлено мещанством, с ним официально боролись партия и правительство). Есть очень простая примета неизбежности будущих кризисов – «пробки» на дорогах. Задайте себе вопрос: сколько легковых машин нужно для обслуживания экономики? По одной для каждой семьи? По одной для каждого работающего гражданина? Или по три для каждого взрослого жителя: для города, для дальних поездок и для путешествий по совсем уже бездорожью? Не только количество машин, но и сама концентрация людей в городах – насколько она теперь обусловлена экономикой?
Из всех вещей, окружающих человека, легковой автомобиль, пожалуй, в наибольшей степени является элементом «престижа» (что, кстати, отражается и в ценах на популярные модели). Если в городе оставить только машины, необходимые для работы (для обслуживания экономики - не роскошь, но средство передвижения!), никаких пробок не будет ещё сто лет; да пробок не будет вообще никогда, потому что они вредят капиталу! Строительство нового моста через Ангару для уменьшения пробок – это страусиная политика закрывания глаз на основную проблему; это решение подобно решению Жулио из «Незнайки на Луне»: «Послушайте, Спрутс, а давайте мы вообще не будем здесь убираться, а когда окончательно засвиним эту комнату, просто перейдём в другую».
В прессе ходят слухи, что хитрые японцы (и примкнувшие к ним другие умные буржуи) планируют преодолевать кризис с помощью «нересурсоёмких» технологий (что-то типа нашего социалистического «экономика должна быть экономной»). Но другой-то рукой те же японцы давно создают технологии, по которым вещь после окончания записанного в инструкции срока службы полностью выходит из строя! Технологии – это определённый резерв для борьбы с кризисами, и когда этот резерв будет исчерпан, страшно подумать, каким будет очередной кризис. А он будет обязательно, если общество не поймёт, что убираться надо прежде всего в головах, и убирать оттуда надо прежде всего своё ротожопие. Точнее, надо пытаться ограничить его влияние на экономику (убрать полностью его можно только вместе с человеком). Может быть, даже с помощью государства, как это было в Советском Союзе; или даже более технологично – технологии-то ведь развиваются!